Слово об отце

Слово об отце

Родителей не выбирают. Родителями благословляют. И мы с сестрой получили это благословение. Но осознание дара приходит не сразу. Дар постигается с возрастом.

При рождении моего отца нарекли Моисей. Моисей Михайлович Копыленко.

Образ отца.

Мягкий, добрый, с большим чувством юмора. С постоянной смешинкой в глазах, если не сосредоточенно думающий. Немного “ не от мира сего“. Папу мало интересовали подробности быта.

Каким отец был в повседневной жизни, какая атмосфера царила в доме? Прежде всего - тишина. Все любили читать и читали много. Центром квартиры был отцовский кабинет: рабочий стол, стеллажи с книгами от пола до потолка. Мы намного чаще видели спину и голову отца, склонённую над книгами, бумагами, чем лицо. Вместе семья собиралась только вечером во время ужина, по окончании которого, раздавалось: «Ну, пора работать», - и папа удалялся в кабинет. Как будто до этого не было полного рабочего дня: трёх-четырёх лекций, иногда заседания кафедры или других мероприятий, каждодневных многочисленных научных консультаций. Частенько встречи с аспирантами происходили дома в кабинете отца, и потом, если консультация затягивалась до ужина, они вместе присоединялись к семейной трапезе.

Отец любил говорить: «Я не понимаю, когда люди говорят, пора отдыхать, и ничего не делают во время отпуска». Сам, когда по настоянию мамы, они ездили на курорт или в Дом отдыха, и позднее, когда лежал в больнице, правил статьи и диссертации аспирантов, прочитывал научные монографии, с которыми не было времени познакомиться раньше, и фактически работал те же семь – восемь часов в день.

Выбор профессии ни у меня, ни у моей сестры не вызывал сомнений. Мы обе стали филологами. И это – лучшее доказательство того, что отец был для нас образцом для подражания. Его ценности стали нашими ценностями. Ненавязчиво он был для нас непререкаемым авторитетом. Всё, что говорил, было истиной. Его оценки происходящих событий не подвергались сомнениию, органично становясь и нашими представлениями. Причём это относилось не только ко мне, но и к моим друзьям. В качестве иллюстрации – одна история.

Августовский путч 1991 года. Я с моей семьёй в это время была на озере Иссык-Куль и узнала об этом событии из случайно услышанного разговора на берегу озера. Мы сразу бросились к телевизору в фойе Дома отдыха, где отдыхали, - узнать , что происходит. А там трансляция “Лебединого озера“. Не имея никакой информации, я позвонила домой отцу. Трубку взяла моя подруга и коллега Рита Орлова и рассказала, что она вместе с другой моей подругой Гулей Лукпановой тоже сразу отправилась к Моисею Михайловичу, чтобы с ним обсудить происходящее. Потом к телефону подошел папа и сказал: “Не стоит беспокоиться. Они не пройдут”. И я перестала нервничать. В мир вернулась стабильность. Дальнейшее подтвердило папину правоту.

Всем, кто знал моего отца, встречался с ним в неформальной обстановке он запомнился как интересный собеседник, полемист. Как истинный учёный папа был бескорыстен и открыт.

Память

Что я помню? Эпизоды детства связаны с необыкновенным южным городом Одессой, а точнее с одним из беднейших районов – Молдаванкой, которая одновременно была и самым бандитским районом. Там прошли детские и юношеские годы отца. Он родился в простой семье, где ни у кого не было высшего образования и стал интеллигентом в первом поколении.

Для меня первое воспоминание об отце – это картина солнечного воскресного утра и ощущение радости, потому что мы с сестрой держим папу с двух сторон за руки и идём на урок немецкого языка к старенькой учительнице. Мне было шесть и сестре восемь лет. Так продолжалось около двух лет, пока мы не уехали из Одессы. Немецкий я благополучно забыла, но сохранились воспоминания об этих редких минутах, когда отец безраздельно принадлежал нам.

А потом память переносит в годы студенчества, когда я училась на филологическом факультете в Казахском государственном университете. Тогда отец для меня раскрылся по-новому.

Накануне экзаменов лингвистического цикла мы с подругами-однокурсницами, 4-5 человек, собирались у нас дома, и отец проводил с нами консультацию. Каждый раз после экзамена я говорила одно и то же: «Представляешь, мне досталась именно та тема, о которой ты рассказывал». И только позднее до меня дошло, что в этом не было случайности. На своих консультациях отец приводил в систему разрозненные факты и сведения, которыми за пять дней подготовки к экзамену были напичканы наши головы.

Я, как и многие, по праву могу считать себя ученицей Мэтра, так как всё, что в дальнейшем писала, будь то курсовая или дипломная работа, научная статья или кандидатская диссертация – было не один раз прочитано и выправлено отцовской рукой. Так проходило ученичество. Так приобретался опыт. И благодаря этому, без ложной скромности могу сказать, я стала профессионалом, за что бесконечно признательна отцу. Из меня не получился учёный, о чём отец всегда сожалел, но моя профессия – это стержень жизни, и во время занятий русского языка, который я преподаю сейчас в Америке, папа незримо рядом.

Жизнь отца

Отец 9-и месяцев отроду лишился матери. Не желая быть обузой в семье, с 12 лет начал работать, а по вечерам учился в школе для рабочей молодёжи. Папа любил рассказывать: «Школа постоянно закрывалась, непонятно почему. И я ведь мог, как многие мои друзья, по вечерам проводить время в весёлых шумных компаниях, травить анекдоты, играть в карты и другие азартные игры. Но что-то заставляло почти каждый день идти в школу и спрашивать, когда она откроется».

Там в 10 классе отец познакомился с мамой. Они встречались 4 года – срок неправдоподобно долгий по нынешним временам - и поженились в 1941, когда началась война. Свадьбы не было. На следующий день отец ушёл на фронт - студент третьего курса филологического факультета Одесского государственного университета. Ему был 21 год.

Любовь родители сохранили на всю жизнь. Мама умерла раньше, и первые пять лет отец каждое воскресенье ездил на кладбище. Оно было далеко - дорога в оба конца занимала три часа. Папа долго сидел у могилы, о чём-то сосредоточенно думал, как бы мысленно разговаривая с мамой.

Отец никогда не снимал обручального кольца и как-то в университете, где тогда читал лекцию, потерял его. Обнаружил потерю только на выходе из здания, вернулся в аудиторию, но кольца не нашёл. На следующий день он пошёл в ювелирный магазин, купил другое обручальное кольцо и носил его не снимая.

Наша память избирательна. И когда я мысленно пытаюсь представить, как протекала жизнь папы до нашего с сестрой рождения, вспоминаются его, надо сказать, редкие рассказы о войне и об учёбе в Ташкенте, куда он поехал после демобилизации, потому что там в эвакуации находилась мама со своей матерью, сестрой и племянником.

О важности для отца именно этих событий свидетельствует хотя бы то, что о предвоенных годах студенческой жизни мне не приходилось слышать.

Есть только фотографии, где родители такие молодые и счастливые!

Отец воевал три года на двух фронтах. На Ленинградском был ранен, лежал в госпитале. Потом - на Сталинградском. Там тяжело заболел на почве ранения и после госпиталя его комиссовали.

Мой отец был хорошим воином, награждён орденами и медалями.

В Ташкенте папа продолжил учёбу в Среднеазиатском государственном университете на романо-германском факультете и одновременно работал инструктором по военной подготовке в Государственном музыкальном училище имени Хамзы.

Наступил 45 год – конец кровопролитной войны. Отец заканчивает университет и со всей семьёй возвращается в Одессу. Там начинает работать в Одесском государственном университете, где началась его студенческая жизнь, на филологическом факультете. Одиннадцать лет преподавал древнегреческий и латинский языки, а по совместительству, поскольку денег на жизнь не хватало, сотрудничал в Рукописном отделе Научной библиотеке ОГУ. В свободное время писал кандидатскую диссертацию и изучал иностранные языки. Был полиглотом, знал 17 языков. На пяти (английский, немецкий, французский, польский, украинский) свободно говорил.

Я не могу не упомянуть исторический фон, чтобы понятна была эпоха, в которую отец жил. Это были 20-е годы НЭПА, 30-е – время репрессий, чисток, закручивания гаек, 40–е – война и трудное, голодное послевоенное время; 50-е - некоторое послабление режима, 60-е - короткая хрущёвская оттепель, полёт Юрия Гагарина и уверенность, что наша страна лучшая в мире, а наука самая передовая. Благо железный занавес скрывал истинное положение вещей.

Перестройку папа воспринял с большим энтузиазмом, не возмущался резким ухудшением уровня жизни в 90-е. Зато, когда железный занавес пал, смог попасть за границу - побывал в Америке, Канаде, Франции и Израиле. Из каждой поездки он возвращался с подробным рассказом об увиденном. Своими впечатлениями делился с нами, коллегами и друзьями за накрытым столом дома или на кафедре в университете. Особенно его потряс.

Израиль – маленькая страна во враждебном окружении, с процветающей экономикой. Но главное – везде говорят на иврите: «Чудо! Мёртвый язык стал разговорным государственным языком за столь короткий, с начала 20-го века, срок».

Меня в рассказах отца, и не только о зарубежных поездках, всегда поражало его умение заинтересовать, привести убедительные факты, вспомнить забавные эпизоды – короче, вполне воссоздать эффект твоего личного присутствия и непосредственного участия в событии, о котором шла речь.

Так же увлечённо, с большим мастерством отец читал лекции. Я была свидетелем, как долго и тщательно он к ним готовился. Отец блестяще владел материалом и виртуозно его излагал. На его лекциях слушателями были не только студенты учебного потока, но и студенты с других факультетов, из других вузов и даже те, кто никакого отношения не имел к процессу обучения, но интересовался лингвистикой. Отец был городской знаменитостью.

На папу большое влияние оказали два необычных города, в которых прошла жизнь: Одесса, где он родился, и Алма-Ата, куда отец первый раз попал в 1942 году после ранения на Ленинградском фронте. Здесь он лечился в военном госпитале и потом рассказывал, какое впечатление на него произвели белоснежные горы и бескрайнее синее небо за окном палаты. Алма-Ата запала в сердце, и в 1957 году отец возвращается в этот город. Он прошёл по конкурсу и начал работать в Алма-Атинском институте иностранных языков в должности доцента на кафедре русского и общего языкознания. Проработал в институте - позднее преобразованном в университет - 47 лет. На несколько лет, не по своей воле, перешёл в Академию наук, где под его руководством был создан новый Отдел социолингвистики.

В последние годы отец хронометрировал все свои действия: записывал в дневнике, с кем встречался и сколько времени правил чужие работы, сколько – посвящал своей научной работе, с кем, как долго и о чём говорил по телефону. И, конечно же, это не были праздные разговоры ни о чём.

Он как бы постоянно держал отчёт о каждой прожитой минуте, бесконечно ценил отпущенное ему время.

Отец вёл картотеку городов и стран, в которые его приглашали читать лекции и где принимал участие в научных конференциях. Там же на этих карточках записывались имена людей, с которыми он встречался в командировках. У него вёлся учёт аспирантов, которые написали под его руководством кандидатские диссертации. Указаны также и докторские диссертации, научным консультантом которых он был. Есть небольшой список тех, кто не довёл работу до защиты.

Вёлся также учёт книг, которые отец щедро выдавал из своей библиотеки, выполняя при этом роль научного консультанта: подбирал статьи в журналах, монографии, необходимые для прочтения. Частенько приносил книги на кафедру и потом удивлялся, если аспиранты не спешили их забрать.

Часто, смеясь, вспоминал одного коллегу, который на вопрос, когда вернёт взятые на прочтение книги, искренне отвечал: «Моисей Михайлович, зачем они вам? Мне они нужнее». Так что был список и невозвращённых книг.

Отец много и плодотворно работал, всегда был либо занят, либо очень занят. Во втором случае мы его практически не видели, он был по-особенному сосредоточен, очень поздно ложился спать.

Можно долго говорить на эту тему, но гораздо красноречивее свидетельствуют цифры: написано 11 монографий, более четырёхсот статей, под руководством отца защитили 80 кандидатских, и он был научным консультантом 5-и докторских диссертаций.

Отец работал до последнего дня и не стал пенсионером. О жизни на пенсии время от времени говорил: «Вот выйду на пенсию и начну изучать японский язык, а в свободное время напишу кулинарную книгу с рецептами салатов». Для достижения первой цели были приобретены русско-японский словарь и учебник японского языка. Для реализации второй задумки нужно было только найти время. Папа был искусным, как он себя называл, «салатье». На все семейные праздники закуски – салаты готовил исключительно сам, никого не подпуская, разве только на подсобные работы - порезать-помыть -убрать. Салаты всегда были оригинальны и неповторимы, как произведения искусства. Каждому присваивалось название в зависимости от характера торжества и главного героя. Папа никогда не пользовался готовыми рецептами и мечтал для потомков создать книгу салатов. Жаль, не довелось.

Папа прожил нелёгкую, исполненную высокого смысла, жизнь. Мужественный, целеустремлённый, с большим одесским чувством юмора, добрый и надёжный - таким запомнился папа и дедушка нам - детям и внукам. Был бесконечно рад рождению правнука и правнучки.

Мне кажется, имя Моисей отец получил не случайно. Как пророк вёл народ в Землю обетованную, так и он увлёк за собой многочисленных учеников и последователей в Мир языка, в мир Науки. Он воспитал плеяду настоящих профессионалов и учёных, преданных прекрасному и благородному делу. А мы, дети и внуки, любим и будем всегда чтить его память.