Воспоминания Елены Яковлевны Шафаренко

СЕРДЦА ПАМЯТЬ

Учителей своих не позабуду.

Учителям своим не изменю.

Они меня напутствуют оттуда,

Где нету смены вечеру и дню

(А. Дементьев)

В августе 1955 г. после окончания школы я приехала в Алма-Ату (“отец яблок”) поступать в АПИИЯ (Алма-Атинский педагогический институт иностранных языков). Город поразил меня своей спокойной размеренной жизнью: война не коснулась его. А белые шапки гор, зелень улиц и садов с ароматом апорта (сорт яблок), журчание арыков - все это погрузило меня, рожденную в степи Донецкой и прожившую 9 лет в Акмолинске (степном городе на севере Казахстана), в какой-то небывалый сказочный мир.

Очарованные, мы, первокурсники, ждали такой же сказки и в институте. К сожалению, занятия проходили так же, как в школе, только по аспектам (фонетика, лексика, грамматика). Отрабатывали звуки, читали какие-то отрывки, учили слова, правила, переводили отдельные предложения. Самого языка не чувствовали. Он был где-то в стороне, да и знали о нем не очень много: читался только небольшой курс “Введение в языкознание”, да и то, зачем и как он связан с нашей будущей специальностью, нам никто не говорил. А нам хотелось чего-то еще…

И мы в этой размеренной жизни со своими взлетами и неудачами, победами и огорчениями ждали… и не сдавались ни в быту, ни в учебе.

Но вот в 1957 г. из Одессы к нам “свалилась” “Глыба” в лице Моисея Михайловича Копыленко.

Огромный, слегка неуклюжий, с лукавой искоркой-смешинкой в глазах, он занял все учебное пространство в лингвистике и сам, казалось, растворился в ней. Иной смысл и форму приняли лекции и семинары. Это на них мы выявляли и спорили о разных значениях творительного падежа в предложениях: “ Он пил чай с сахаром. Он пил чай с товарищем. Он пил чай с удовольствием.” И сами, гордые, испытывали удовольствие от такой работы.

В другом формате стали проходить практические занятия. Постепенно мы изменили свое отношение к предметам. Мы вдруг почувствовали и задумались о богатстве языка, осознали необходимость использования этого богатства на своих занятиях, иначе стали работать над языком. Гнездовой способ введения лексики не только значительно расширял речевой вокабуляр, но и хорошо работал на снятие языкового барьера.

В коридорах института стали слышаться разговоры на каком-то неизвестном нам языке, как мы полагали, на высоком стиле. Стали появляться спорившие о чем-то незнакомые нам люди. В центре них всегда находился Моисей Михайлович.

Мы наблюдали за всем со стороны. Недосягаемый авторитет с лукавой искринкой в глазах (!) - на 2 курсе мы не решались подойти к нему: боялись. До нас доходили слухи о его энциклопедичности с лингвистикой в сердце. Не боясь и не жалея, он раскрывал его перед аудиторией и рассказывал нам то, о чём преподаватели никогда не говорили. Именно от него на семинарах студенты узнавали о всяких тонкостях языка. К примеру, “шапка не может быть соболиной, (это охота бывает такой), а шапка только соболья”. И мы, пораженные широтой его интеллекта, удивлялись его простоте и доброте в общении с младшими коллегами или нами - незнайками. Это были манеры настоящего интеллигента. От него исходил какой-то свет, поэтому с годами, уже на 4 курсе, наш страх перерос в глубокое уважение, а затем в любовь. Мы любили его во всех проявлениях: читал ли он лекции (со своим классическим “пошва вон! И Вы пошва!”), рассказывал ли за столом в неформальной обстановке анекдоты (“…а ты, дрань, молчи, когда джигиты разговаривают”). Даже экзамен он принимал по-своему. Пока студенты готовились, Моисей Михайлович внимательно читал газету, не обращая на них никакого внимания. А когда я спросила, почему, он ответил, что все нормально, так как “никакая книга или шпаргалка не поможет, если в голове пусто». А это он выяснял быстро. Нам также нравилось, как он с профессором А.Е.Карлинским на студенческом вечере со сцены пел “Черемшину” на украинском языке, а потом отплясывал в кругу со студентами. Как говорится, “Делу время, потехе час”. Мудрость и ирония сплетались в нем благодатно.

Чуть позже Моисей Михайлович и М.А.Черкасский основали лингвистический семинар в инязе, куда потянулись лингвисты всех вузов города. На этих семинарах в горячих дебатах обсуждались все насущные вопросы теории, предлагались методические решения проблем. В институте начали проходить научно-методические конференции с участием известных союзных ученых. Они же стали приезжать в Алма-Ату с лекциями для студентов. Так была вспахана “лингвистическая целина” в Казахстане. Алма-Ата вместе с инязом превратилась в научный центр, в котором вскоре открылась аспирантура по общему языкознанию, филологии, методике. “Глыба” заразила наукой и других, ее “осколки” устремились в аспирантуру. Руководителей было из кого выбрать, но все хотели попасть к Моисею Михайловичу, а он брал не каждого. Так случилось и со мной. В 1967 году он приехал в Целиноградский педагогический институт читать лекции. Я попросила его посмотреть мой доклад, приготовленный на конференцию в Пятигорск. Тогда же он сказал, что мне надо идти в аспирантуру и обещал найти мне руководителя. – Нашел, но на мой вопрос, почему он сам не хочет взять меня, ответил: “Я для Вас плохой руководитель. Вам нужен М.А.Черкасский»! (?) Причину он не объяснил, и в 1968 г. я поступила в аспирантуру к М.А.Черкасскому. Но когда я в силу сложившихся обстоятельств осталась без руководителя, Моисей Михайлович, вспомнив нашу встречу и обсуждение моего доклада, согласился меня взять в аспиранты. Мне пришлось поменять и тему, но защитилась я вовремя.

Существует мнение, что есть два типа научных руководителей. Первый тип – руководители, которые во время учебы учат видеть проблему, мыслить и решать ее. Руководители второго типа не помогают в становлении, зато помогают после этого. Полагаю, что Моисей Михайлович – квинтэссенция двух типов. Да, он помогал все время. По-своему интеллигентно учил нас мыслить, советовал, что прочесть, давал свои книги, - лепил из нас ученых. Был колючим, если мы не выполняли чего-то, помогал в подготовке к финалу – вел нас до конца. Почти все ученики Моисея Михайловича – аспиранты и соискатели – защитили диссертации, и в итоге у него 72 кандидата и 4 доктора наук, которые достойно представляют отличную школу мудрого Моисея Михайловича не только в вузах Казахстана, но и далеко за его пределами.

Хотелось бы отметить еще одну черту Учителя: он не забывал своих учеников даже после того, как они “покидали гнездо”, курировал их на расстоянии. Пять курируемых было на нашем факультете. И он четыре раза приезжал в Целиноградский педагогический институт с чтением лекций на филологическом факультете и факультете иностранных языков. Кроме того, дважды Моисей Михайлович возглавлял выездную комиссию АПИИЯ по приему кандидатских экзаменов на факультете иностранных языков. Это тоже дало свои результаты. Три преподавателя на нашей кафедре поступили в аспирантуру, защитили диссертации, стали кандидатами наук.

Его поступки для меня пример во всем. Таких порядочных руководителей, Ученых было немного всегда. Думаю, сейчас их уже почти нет, да ими и не стремятся быть – не модно.

Я же счастлива, что жизнь меня свела с этим человеком, что Моисей Михайлович признал меня своей ученицей, назвал другом и единомышленником. И я этого никогда не забуду.

К Учителям я обращаюсь снова,

как к Солнцу обращается Земля.

И все надеюсь: вдруг родится слово,

и улыбнутся мне Учителя...

(А. Дементьев)