top of page

Что такое “Эфросиада” и откуда она пошла

В обстановке запретов и цензуры, характерной для позднего застоя брежневского правления,  эти  эпиграммы были своеобразной интеллектуальной игрой, проявлением свободного духа. В них нашли отражение  события и люди, которые были интересны и важны авторам.

Эфросиаду можно сравнить с литературной маской Козьма Прутков, созданной поэтом Алексеем Толстым и братьями Жемчужниковыми, с той лишь разницей, что герой Эфросиады не вымышленный персонаж, а реальная личность.

В 2013 году в основанном Л.А.Шейманом журнале « Русский язык в школах Кыргызстана» была опубликована статья «Эфросиада»: избранное»…

C любезного разрешения автора – Ларисы Ивановны Гарающенко – приводим обширную цитату из данной статьи:

«Долгое время об «Эфросиаде» было известно только самим участникам данного проекта. Круг авторов постепенно расширялся, но всё равно «Эфросиада» оставалась некой «корпоративной» тайной.

 

 

Лев Аврумович впервые публично упомянул об «Эфросиаде» в 1998 году – в статье-некрологе, посвящённой памяти казахстанского профессора М. М. Копыленко, одного из самых активных участников коллективного сочинительства эфросопоэз. «Человек доброго природного остроумия, – писал Л. А. Шейман, – Моисей Михайлович принял живейшее участие в коллективной литературной игре – в сочинении «Эфросиады», рукописного собрания сотен шуточных буриме – стихотворных миниатюр, в которых зарифмовывались имя и фамилия известного искусствоведа, переводчика, пушкиниста А. М. Эфроса… Некоторые из его «эфросопоэз» стали достоянием интеллигентского фольклора» (РЯЛШК, № 2, с. 148)».

«…создатели «Эфросиады» намеревались опубликовать сей труд и искали в 90-х годах возможности для осуществления своей задумки. При этом предполагалось сохранить анонимность авторства эфросопоэз. В подтверждение приведём фрагменты из письма М. М. Копыленко, адресованному Л. А. Шейману:

…С радостью изучил Ваш проект издания «Эфросиады». Многое в нём оправдано и приемлемо (с моей точки зрения). Но кое-какие нюансы позвольте убавить/добавить…

  1. Отобрать миниатюры терпимого литературного уровня. – Согласен.

  2. Снять всё окказиональное, поделки, связанные с поздравлениями и проч. – В принципе согласен, но если та или иная «поделка» окажется мáстерской, высокого уровня (среди Ваших такие, безусловно, найдутся), нужно её, по-моему, <оставить и пояснить в комментариях> (Кстати, будут ли таковые? Мне представляется, что должны быть.)…

  3. Оговорить неполноту в подзаголовке. – Согласен, но к четырем Э (…эпитафии, экспромты, элегии, эпиталамы…) не добавить ли ещё одно – эпиграммы?< …>

  4. Открыть сборник нарочито сухим предисловием. – Согласен.

  5. Выпустить книжку анонимно, указав лишь в конце нонпарелью имена «редакторов». – Согласен. Но ведь <…> есть ещё, хоть и менее плодовитые, но всё же творцы opus’a сего. Одобрят ли они то, что останутся в полной безвестности («И сказок о них не расскажут…»)?

  6. Хотелось бы избежать «постиздательских» обид, нареканий, может быть, даже скандала, и ввиду этого включить в сборник только «позитив», а о негативе предоставить судить грядущим ценителям нашей «Музы». Но жаль! Ведь в конце концов и «негатив» сочинялся (нами по крайней мере) любя. Кого, например, может оскорбить то, что я в одном из «негативных» виршей обозвал А. М. киргизским ханом? <…>

Издавать придётся, по всей вероятности, своекоштно, а я, осуществляя прожект издания своей книги, естественно, собираю копейку к копейке и ныне финансировать «Эфросиаду» не смогу. Вы пишете: «если Вы видите реальные пути к этому». А я как раз надеялся на Ваши «реальные пути», поскольку Вы имеете связи в «частноиздательских» кругах…

К сожалению, издать «Эфросиаду» Льву Аврумовичу и его сотоварищам при жизни так и не удалось. Эфросопоэзы не были отобраны для издания сборника и не были распределены по рубрикам, как это предполагалось. Но Лев Аврумович успел подготовить небольшое предисловие к «Эфросиаде».

Приводим выдержку из этого предисловия.

                “ Что такое “Эфросиада” и откуда она пошла”

Первые строки «Эфросиады» обязаны своим рождением счастливому недоразумению.

Несколько молодых гуманитариев летом 1951 года встретились в Москве. Мимоходом упомянуто было имя Эфроса – в ряду светил научной и культурной жизни тогдашнего Ташкента.

– Как – покойный Абрам Эфрос?! – непроизвольно воскликнул один из собеседников, только что прибывший в столицу с юга Украины.

Остальные рассмеялись.

Ошибка провинциала вызвана была, по-видимому, тем, что незадолго до этого в газетах появился некролог, посвящённый однофамильцу того Эфроса, которого имел в виду вопрошатель. К тому же имя Абрама Эфроса не упоминалось – по крайней мере, когда речь шла о явлениях живого, поступательного литературного процесса страны, – уже более двух лет, со времени погромных статей, ознаменовавших начало компании «борьбы с космополитизмом». Но А. Эфрос между тем здравствовал и продолжал работать – хотя и не в Москве, а в Ташкенте.

Участники московской встречи решили обыграть недоразумение сочинением десятка-другого буриме – в форме шуточных стихотворных эпитафий, в каждой из которых была бы зарифмована фамилия Эфрóс.

Имя Абрама Марковича Эфроса (1888–1954) – видного деятеля отечественной художественной культуры 20–30-х годов нашего века, замечательного пушкиниста и искусствоведа, одного из поэтов русского «серебряного века», блистательного мастера стихотворного перевода – это имя на первых порах привлекло авторов своей звучностью и богатым рифмостимулирующим потенциалом. Ведь уже тогда существовала освящённая опытами крупнейших поэтов столетия традиция обращения к названному имени в шутливых стихах:

 

В белом венчике из роз

Впереди – Абрам Эфрос.

(Владимир Маяковский)

 

Любил Гаврила папиросы,

Курить Гаврила обожал,

Гаврила подошёл к Эфросу:

– Абрам, – он, – Маркович! – сказал…

(Осип Мандельштам)

© 2020 by Irina Kopylenko and Mark Martinkov

bottom of page